12 февраля — Неделя о блудном сыне
«Отеческия славы Твоея удалихся безумно, / в злых расточив еже ми предал еси богатство. / Темже Ти блуднаго глас приношу: / согреших пред Тобою Отче щедрый, / приими мя кающася, / и сотвори мя яко единаго от наемник Твоих.»
Кондак Недели о блудном сыне
Очередное – второе подготовительное воскресенье (из четырех) к Великому Посту – Неделя о блудном сыне, по словам митр. Антония Сурожского, говорит нам не только о грехе и покаянии, но и прощении, которое дается нам Богом, о Божией любви.
О грехе. Как известно, притча о блудном сыне (Лк., 15:11–32) начинается с повествования о том, как один из двух сыновей – младший сын, еще при жизни своего отца попросил выделить причитающуюся ему долю имущества и получив ее, покинул отчий дом: «и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую [мне] часть имения. И [отец] разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно». По словам митр. Антония Сурожского, это вовсе не притча об отдельном грехе, —в ней раскрывается сама природа греха во всей его разрушительной силе. Самая сущность греха начинается с того, что в спокойных на первый взгляд словах младшего сына «Отче, дай мне..» кроется наивная жестокость сына, требущего от отца здесь и сейчас то, что и так ему достанется после его смерти, как бы говоря: «Я хочу жить своей жизнью, а ты стоишь на моем пути. Я не могу ждать, когда ты умрешь: к тому времени я уже не смогу наслаждаться тем, что могут дать богатство и свобода. Умри! Ты для меня больше не существуешь. Я уже взрослый, мне не нужен отец. Мне нужна свобода и все плоды твоей жизни и трудов; умри и дай мне жить!». Отец в притче – Бог. И митр. Антоний призывает нас задуматься – не также же жестокосердно и мы требуем от Бога все, что Он может нам дать: здоровье, физическую крепость, вдохновение, ум, — все, чем мы можем быть и что можем иметь — чтобы унести это прочь и расточить, ни разу не вспомнив о Нем? Не совершаем ли мы такое же духовное убийство Бога и ближних, ведя себя так, будто Бог и человек существуют только ради того, чтобы трудиться и давать нам плоды своей жизни, да и самую жизнь, а сами по себе не имеют для нас высшего значения? Получив от них, все что хотели, мы вычеркиваем из жизни того, кто нам дал что-то, мы становимся самоуправными обладателями, исключая себя из тайны любви, потому что больше ничего не можем получить и неспособны давать сами. В этом, по митр. Антонию, сущность греха — исключить любовь, потребовав от любящего и дающего, чтобы он ушел из нашей жизни и согласился на небытие и смерть. Это метафизическое убийство любви и есть грех в действии — грех сатаны, Адама и Каина.
О прощении. Совершив такое грехопадение, расточив полученное богатство, блудный сын неминуемо получает зеркальное воздаяние по своим делам — оставленный друзьями, отверженный всеми, он остается наедине с самим собой, дойдя до состояния духовного дна: зарабатывая на жизнь пастьбой свиней, которые для евреев были символом нечистоты, как бесы, которых изгонял Христос, он увеличил до отчаяния свои духовные страдания, дойдя до полного внешнего и внутреннего опустошения и унижения, будучи готовым даже вкушать пищу свиней. Его работа — образ его состояния; внутренняя нечистота соответствует обрядовой нечистоте свиного стада. И вот в таком состоянии, «придя же в себя» (Лк.15:17), он впервые заглядывает в свою душу и вспоминает детство, когда у него был отец, и он не должен был, словно сирота, скитаться без крова и пищи. Ему становится ясно, что нравственное убийство, которое он совершил, убило не отца, а его самого, и что та беспредельная любовь, с которой отец отдал свою жизнь, позволяет ему сохранять надежду. И он встает, оставляет свое жалкое существование и отправляется в дом отца с намерением пасть к его ногам в надежде на милость. И когда блудный сын, пришедший в себя путем страданий, обездоленности, одиночества, отверженности, направился к отчему дому и когда он был еще далеко от дома, хотя уже мог вдали видеть его очертания, отец, который, вероятно, много-много раз выходил и вглядывался вдаль, ожидая возвращения своего сына, – отец его увидел. И Евангелие нам говорит, что в сердце его загорелась жалость и ласка: “Сын его мил ему бе”, – и не ожидая его прихода, он, старик, оскорбленный, обездоленный грехом и бессердечием своего сына, устремился к нему навстречу и пал на его плечо головой, и обнял его, и поцеловал его.
Здесь два момента, первый – очевидный: Бог, которого мы часто оставляем, впадая во грехи, бесконечно милостив к нам грешным и всегда, вплоть до Второго Пришествия, ожидает, подобно отцу из притчи, возвращения нас — блудных сыновей и обращения к Нему, в готовности дать нам прощение при деятельном покаянии нашем, как бы греховно глубоко мы не пали.
Второй момент, и о нем нам говорит митр. Антоний, заставляет нас задуматься, так ли мы встречаем друг друга, когда видим, что издалека, из той далекой страны, куда каждого из нас в какой-то момент (а иногда и часто в жизни) уносит грех, из той далекой страны к нам возвращается бывший друг, знакомый, приятель, родной? Так ли мы его встречаем? И когда мы видим, что идет в нашу сторону человек, который был нам близок, но стал далеким, – часто ли бывает, что мы в сердце поражены огнем прежней любви, лаской, жалостью? И часто ли мы первыми устремляемся навстречу и не ожидаем ни слова сожаления, ни покаяния, ни признания: обымем человека, приласкаем, утешим его в том, что он оказался неверен в любви и в дружбе? Не поступаем ли мы, как старший сын, который когда узнал, что его младший брат, который погибал, теперь вернулся, войти не захотел в дом на празднование возвращения заблудшего сына. Не поступаем ли мы по отношению к согрешившему ближнему нашему, как праведный сын отца в притче, который видит в блудном только согрешившего сына своего отца, которого за брата он уже не может принять. Часто ли бывает, что мы воспринимаем человека согрешившего – даже не против нас, а вообще поступившего плохо – как своего брата? Не чаще ли мы говорим “твой сын” – презрительно и отвергающе? Часто ли мы признаем, что он мне все равно брат, он родной, он дорог отцу – значит, и мне должен быть бесконечно дорог?.. Но нет, мы подобны этому сыну, который воображал себя добродетельным, потому что был хорошим работником, хотя оставался чуждым всему духу отчему.
О сути притчи о блудном сыне так сказал архиепископ Иоанн (Шаховской) в своей работе «Апокалипсис мелкого греха»: «когда люди духовно удаляются от своего Творца, они этим уходят и от самих себя. А возвращаясь к Богу, веруя в Бога, человек возвращается к самому себе, к своей душе. Это и говорит притча о блудном сыне…».
Богослужение Недели о блудном сыне в целом имеет особенности, сходные с неделей о мытаре и фарисее (см. публикацию на Неделю о мытаре и фарисее от 04.11.2023), но принципиальным новшеством является появление еще одного покаянного песнопения — псалма 136 «На реках вавилонских…» на утрене после полиелея, который поется еще два последующих воскресных дня. Псалом ярко выражает нашу скорбь об утраченном небесном отечестве, призывает нас осознать свое греховное состояние и покаяться, подобно тому, как некогда каялись иудеи, сознавшие в Вавилонском плену свое бедственное положение.
Песнопения Триоди этой Недели, почти все содержащие обращения от 1-го лица единственного числа (каждый из нас в отдельности ставит себя на место блудного сына и молит Господа о том, чтобы Он принял его с отеческой любовью) посвящены осмыслению притчи о блудном сыне, проецируя содержание притчи на каждого христианина в отдельности и давая верующим представление Бога как Отца. Блудный сын в своем раскаянии и просветлении дает пример покаяния всем людям, нуждающимся в прощении грехов и возвращении в Отчий дом.
После воскресения (Недели) о блудном сыне начинается Мясопустная седмица, получившая такое название т.к. после ее окончания положен «отпуст» мяса, то есть прекращение его употребления, что дало и следующему воскресению – Неделе название Мясопустной – последнему дню вкушения мяса перед Великим постом, которая также называется Неделей о Страшном Суде. Перед ней следует Суббота мясопустная – одна из двух Вселенских родительских суббот: только два раза в год, перед Великим постом и перед Пятидесятницей, Церковь установила вселенское поминовение усопших. В эти дни она, по словам свт. Афанасия (Сахарова), «напоминает нам, что кроме любимых наших сродников и друзей у нас есть еще множество братий во Христе, которых мы, и не видавши их, должны любить, о которых, даже и не зная их имен, мы должны молиться». Так устанавливается и поддерживается порядок, при котором «молитва о каждом православном христианине будет непрестанно возноситься даже и тогда, когда не останется в живых никого из лично знавших его, когда забудется на земле имя его, – молитва о нем будет непрестанно возноситься до скончания века».
В мясопустную субботу Церковь особенно молится о тех, кто, по выражению синаксаря: «узаконенных псалмов и песнопений памяти не получиша», то есть погибли в каких-то особых обстоятельствах и не удостоились надлежащего христианского погребения. Синаксарь[1] объясняет, что не все, погибшие в пропастях, в огне, море, от холода и голода, страдают по повелению Бога. Одним смерть бывает по благоволению Божию, другим – по попущению, а кому-то – ради вразумления и грозного предупреждения остальных. И все это – «суть Божии судьбы», то есть действие неисповедимого Промысла Божьего.
Поминовение усопших приурочено к этой субботе потому, что на следующий день, в Неделю мясопустную, Церковь вспоминает Страшный Суд, на котором предстанут все люди, как живые, так и умершие.
Использованные источники:
- Материалы интернет-сайтов:
https://eparhia-saratov.ru/
- Никулина Е.Н. Богослужебный устав и гимнография: учебное пособие и хрестоматия / Е.Н.Никулина. — 3-е изд., испр. и доп. -М.: Изд-во ПСТГУ, 2020.
- Афанасий (Сахаров), свт. О поминовении успоших по Уставу православной Церкви. Киев, 2006.
[1] Синаксарий – очерк (в Постной Триоди – после 6 песни канона), в котором излагается история вспоминаемого события и разъясняется его духовно-нравственный смысл.
